Тундра сама все решила. Смотри-ка ты, не хочет отпускать.
— А посуда вперед и вперед по полям, по болотам идет! — в ответ я пропел наш боевой гимн. — Едва не сдались…
— Все тревоги и сомнения от недостатка витамина D. А он только на солнце вырабатывается. Биохимия организма.
Мы устроили полудневку, просушили одежду и спальники, уложили вещи в рюкзаки и, ободренные, двинулись в путь, навстречу Собачьей реке и Глазам Леса.
— Па палям, па балота-ам идет! — остервенело горланили мы, продираясь с байдаркой через кусты.
Где-то есть другая реальность. Другой мир — города, квартиры, друзья… машины… женщины… За эти дни меня как отрезало от прошлой жизни — теперь преследовало чувство, словно все, что было раньше, происходило не со мной и не имело ко мне настоящему ни малейшего отношения. Инсайт, расширение сознания, об этом писал Кастанеда.
— Весь день — сухие ноги! Как мало человеку нужно для счастья, — вечером заключил Володя.
— Не иначе, великан нас заметил, — сказал я, снимая с веревки белье. — Помнишь, дед Андрей говорил: “Куйва за вами присмотрит”?
Куйву я видел только на фотографиях. Огромная, семидесятиметровая фигура на отвесном склоне горы Куйвчорр у Сейдозера. По преданию, это демон поверженного саамскими богами шведского войска, на века впечатанный в скалу.
— Да уж, присмотрит… Недобрый он, скорее навредит.
— Здесь все духи злые. С чего им добреть? Пришли советские хамы, оленей в свои стада забрали, лес порубили, рыбу поглушили… На Ловозере вообще воду в период нереста сбрасывали — вся икра на кустах висела.
— Икра — это хорошо… — мечтательно произнес Володя. — Давай закинем еще, вдруг повезет? Вдруг семга? Пятиминутку сделаем.
Нет ничего вкуснее свежей икры-пятиминутки. Готовится она прямо в котелке на берегу: икру опускают в подсоленную кипяченую теплую воду, и через пять минут можно есть. Пальчики оближешь. Когда-то меня научили этому рецепту во Владивостоке.
Размышляя о гастрономии, я увидел, что Володя взял спиннинг и пошел к берегу реки.
— Катька, икры хочу! — вдруг закричал он отчаянно и лихо.
— Тише, не ори. В лесу шуметь нельзя, они от этого больше всего злятся.
— Катька, икры хочу… — извиняющимся шепотом повторил Володя.
Я представил россыпь золотистых икринок и почувствовал, как я голоден. Словно в ответ, у самого берега плеснула рыбина — крупная, жирная.
Духов надо прикармливать. Я угостил водяного спиртом. Рыбаки, когда на рыбалку приезжают, всегда ему сто грамм наливают — в воду. Поговорят с ним, пожелают здоровья, попросят рыбы. Всегда лучше клюет.
Честно говоря, вообще-то я сомневался, что вечером будет клевать, но за полчаса Володя выудил щуку и три здоровенные, царские кумжи. Все они, как одна, оказались без икры. Посмеялся над нами водяной.
— Ты в духов веришь? — серьезно спросил Володя.
— Если мы еще инфернов приплетем, точно до села не дойдем. Хорошо, если выберемся. Есть они, нет — оставим вопрос саамским шаманам.
Про северных шаманов, которых здесь называют нойдами, я слышал немало. В советскую эпоху, когда религия была объявлена “опиумом для народа”, нойдам пришлось несладко. Даже в далекие лопарские земли дошли кампании по борьбе с религиозными предрассудками, иногда успешные (многих посадили), иногда нет: известен, к примеру, случай, когда во время камлания известной шаманки начальник районной милиции, майор, только что получивший новое назначение, заскочил в чум, выхватил пистолет и выстрелил в горящий костер, и еще раз — вверх, в дымовое отверстие. Чтобы распугать духов. Потом попытался схватить обнаженную женщину — у саамских нойдов нет костюма, они общаются с духами без одежды, демонстрируя единство с миром, доверие и чистоту намерений.
Ей удалось вырваться.
Майор же вскоре сошел с ума и совершенно неприличным образом — на областном собрании, во время чтения доклада об искоренении шаманизма, вдруг стал произносить слова на разные голоса: то как женщина, то как ребенок, а потом и вовсе закурлыкал.
Говорили, у него даже вырос хвост потом, — духи посмеялись, наказали.
Семью этой шаманки, где было еще несколько потомственных нойдов, органы больше не трогали.
Вспомнив эту историю, я сообразил, что действительно, изучая по фотографиям саамские петроглифы — древние наскальные рисунки, — видел изображения странных хвостатых человечков.
Лично я в существовании духов я не сомневался — но не хотелось настраивать на эту волну размышлений Володю. Мне хватило парализующего шара и надгробий. Все-таки первый раз в тундре человек — как еще может разыграться фантазия.
Под солнцем тундра преобразилась. Любоваться берегами можно было бесконечно. Шагалось легко и радостно, страхи и тревоги отступили — словно выжглись солнцем, испарились под его лучами и казались теперь детской наивностью, глупостью.
Последние километры по Афанасии мы преодолевали против сильного ветра, и вскоре он разбушевался настолько, что мы решили переждать в расселине. Пристраивая байду, на большом плоском камне среди иголок и слежавшихся сучков я заметил темные пятна. Начал расчищать, показалось изображение лодки с гребцами, рядом еще одно. За лодками бежал олень, под ним скакала куропатка и плясал человечек с натянутым луком в руке. Замыкало ряд небольшое животное. По широкому хвосту мы поняли, что это бобер.
Петроглифы! Знаменитые наскальные рисунки, которым больше четырех тысяч лет. Володя аж подпрыгнул.
Лодки были изображены в профиль, над обеими возвышался форштевень с ветвистыми рогами.
Володя просиял.
— Миша, мы нашли новую группу петроглифов! Этого места нет ни в одном маршруте, ни в одном отчете. У лодок серповидный профиль! Это очень редкий тип изображения, обычно они все прямоугольные.
— Чарнолуский умер бы от зависти.
— Кто?
— Этнограф, самый знаменитый лопарист. Объехал все земли саамов, сейды многие нашел, составлял карты, легенды собирал о божествах.
Неведомое манило всех Чарнолуских, Чернолуских и Луначарских (что, впрочем, одно и то же: в начале ХХ века в какой-то момент фамилию Чарнолуский разделили анаграммой на две, переставили слоги для незаконнорожденного сына — вдобавок дворянскую фамилию после революции часто стали писать через “е”: Чернолуские). Даже нарком отличался интересом к эзотерике и философии. В самой мантре его фамилии есть что-то мистическое — от лунных чар.
— У нас еще Праудедки впереди.
Священные скалы на озере Вулиявр, в которое Поной впадает ниже села Чальмны Варэ, были одной из целей нашего путешествия.
Мы сфотографировали рисунки с разного расстояния, под разными углами.
— Надо другие камни проверить.
Один за другим Володя стал очищать прибрежные валуны и скоро нашел вторую группу фигур. Сперва из-под лишайников показалась беременная женщина — ребенок был выбит внутри ее живота, вниз головой. Слева стоял мужчина с фаллосом длиннее ног и большим топором, а рядом — другой, с пикой, направленной на первого мужчину. Любовный треугольник! Как завороженные, мы рассматривали сценку.
— Вечная тема… Хорошо, что Машу Изумрудову не взяли. Только проблемы одни из-за баб.
К полудню мы добрались до поворота на волок. Разобрали, приготовили к переноске байдарку, перепаковали как можно компактнее поклажу.
— Килограммов пятьдесят, — оценил я сильно потяжелевший рюкзак.
Наш последний обед на берегу этой реки. Первая часть пути завершена. Мы прошли около восьмидесяти километров по Афанасии, и теперь предстояло добраться до главной артерии Кольского полуострова — Поноя, или Собачьей реки. А он уже понесет нас течением вниз, в горло Белого моря.
Рацион у нас пока разнообразный: тушенка, “Завтрак туриста”, суп из пакетика. Каждый день Володя печет блины. Он делает это виртуозно, будто кулинарное училище заканчивал. Раз — и подкидывает на сковородке блинок, переворачивает. Никогда не роняет. Жонглер! Муки у нас две пачки, не экономим, наедаемся вволю. Запах по лесу разносится умопомрачительный. А аппетит на природе какой!
— Благодать…
Я засмотрелся на силуэт стоящей неподалеку, изломанной ветрами древней сосны, наклонившейся над водой. Ствол и ветви были перекручены, она совершенно отчетливо напоминала фигуру человека, застывшего в движении. Лихой изгиб туловища, локти, колени — все угадывалось в этом причудливом творении природы.
Мы подошли ближе и увидели, что к ветвям привязаны пестрые лоскутки — оторванные от одежды узкие полоски материи. Полуистлевшие, истрепанные северными ветрами, они трепетали, как оперение воздушного змея.
— А это зачем? — Володя тронул один лоскуток, покатал его в пальцах.
— Просьбы, благодарения, — пояснил я.
Вообще, на Кольском такого обычая я раньше не наблюдал. Священные деревья, украшенные ленточками, я видел вдоль дорог в Сибири и на Урале — и никогда прежде здесь. Видимо, бывавшие в тех местах туристы, почувствовав в этой сосне силу и мощь, решили отметить ее как умели. От этих следов присутствия человека даже настроение поднялось, на душе стало хорошо и легко.
